В марте 1988 года многодетная семья Овечкиных, создавшая джазовый ансамбль «Семь Симеонов», решила искать лучшей жизни за границей. Они захватили самолёт, совершавший рейс из Иркутска через Курган в Ленинград. В результате погибли пятеро преступников, три пассажира и бортпроводница, а ещё 15 человек получили ранения. После теракта в живых осталось семеро Овечкиных, включая Людмилу, которая ничего не знала о готовящемся захвате самолёта.

Музыканты, превратившиеся в террористов

Появившийся в Иркутске джазовый ансамбль «Семь Симеонов» пользовался успехом и был обласкан властями. Из 11 детей Нинель Овечкиной, которую впоследствии назовут королевой террористов, в музыкальный коллектив вошли только семеро мальчиков, девочек в его состав изначально не включали.

Жизнь самой Нинель Овечкиной складывалась непросто. Воспитанница детского дома рано осталась без мужа, сама воспитывала детей. Она и стала основательницей и руководителем семейного коллектива. «Семь Симеонов» были гордостью города. Семье Овечкиных выделили две квартиры в многоэтажке, а участники ансамбля даже получали жалованье. Некоторые из них стали студентами института имени Гнесиных.

Но после того, как братья побывали в Японии на гастролях, семья вдруг задалась целью перебраться за границу на постоянное место жительства. Идею озвучил один из сыновей, мать, Нинель Овечкина, его горячо поддержала. Так как все были уверены в невозможности выехать легальным путём, Овечкины приняли решение захватить самолёт и с оружием в руках потребовать приземления в Великобритании. В течение полугода продолжалась подготовка к захвату. Младшие дети, естественно, ничего не знали, как не была поставлена в известность о планах своей семьи Людмила, давно жившая с мужем отдельно.

Незадолго до вылета Нинель Овечкина сказала: «Или все улетим, или все умрём!» 8 марта 1988 года вся семья, за исключением Людмилы, села в самолёт, направляясь якобы на фестиваль в Ленинград. Среди музыкальных инструментов было спрятано оружие.

Чем завершился этот полёт, известно: погибли трое пассажиров и бортпроводница. Нинель приказала старшему сыну Василию застрелить старших детей и себя. Из взрослых Овечкиных в живых остались 28-летняя Ольга, выводившая младших из самолёта, и 17-летний Игорь, предусмотрительно укрывшийся в уборной комнате, чтобы его не настигла пуля брата.

Изломанная жизнь

Следствие по этому делу продлилось несколько месяцев, а перед судом в сентябре 1988 года предстали Ольга и Игорь Овечкины, ставшие обвиняемыми по этому делу. Ольга признавала свою вину, хотя и настаивала на том, что в подготовке теракта она не принимала никакого участия и даже была категорически против захвата самолёта.
По словам Овечкиной, она хотела остаться в СССР, так как её роман с молодым человеком кавказской национальности был в самом разгаре. При этом старшие братья запрещали ей встречаться с возлюбленным из-за того, что во время срочной службы в армии пострадали от дедовщины со стороны кавказцев. Игорь на вопрос судьи о том, почему он не покончил с собой вместе со старшими Овечкиными, вразумительного ответа не дал.

Ольгу в результате приговорили к шести годам лишения свободы, Игоря – к восьми. Ольга, ещё находясь в заключении, родила дочь Ларису, которую впоследствии воспитывала её сестра Людмила. Игорь в колонии для несовершеннолетних был аккомпаниатором хора, а после перевода в Бозойскую колонию для взрослых создал там духовой оркестр и вокально-инструментальный ансамбль.

Овечкины отсидели по четыре с половиной года и были досрочно освобождены. Но и на свободе их жизнь не сложилась. Ольга после освобождения вернулась в Иркутск, устроилась на рынок продавцом рыбы. Поначалу она забрала к себе дочь, но вскоре Лариса снова переехала к Людмиле в Черемхово, потому что мать вела асоциальный образ жизни, а в 2004 году была убита собственным сожителем. Воспитывала Людмила и сына Ольги Василия, который появился на свет незадолго до гибели матери.

Людмиле, у которой к моменту трагедии было уже трое своих детей, пришлось воспитывать ещё младших братьев и сестёр, а затем и племянника с племянницей. Молодая женщина после суда отказалась от предложения властей отречься от собственной матери, как не пожелала передавать детей на воспитание некоему бизнесмену из Амстердама, возжелавшему возродить «Семь Симеонов» с оставшимися в живых Овечкиными.

Игорь после выхода на свободу работал музыкантом в кафе и ресторанах, какое-то время жил в Санкт-Петербурге, был женат. Проблемы с алкоголем привели его в дурную компанию и закончились арестом. Его обвиняли в распространении наркотиков, но до суда Овечкин не дожил, он погиб в камере следственного изолятора при невыясненных обстоятельствах.

Сергею Овечкину на момент захвата самолёта исполнилось 9 лет. При теракте он получил ранение в ногу, а осколок врачи извлекать не стали, понадеявшись на то, что он со временем выйдет сам. Когда мальчик вырос, он освоил саксофон и одно время работал вместе с Игорем в ресторанах. В Иркутское музыкальное училище его не приняли, обосновывая отказ отсутствием потенциала и принадлежностью к скандальной семье. Как сложилась его жизнь после смерти Игоря, неизвестно.

Михаилу было 13, когда случилась трагедия. После окончания школы он поступил Санкт-Петербургский институт культуры, работал в нескольких музыкальных коллективах, а в 2002 году переехал на ПМЖ в Испанию, где играл в уличном коллективе. После перенесённого в 2012 году инсульта стал инвалидом и теперь постоянно проживает в хосписе.

Ульяне на момент теракта было 10 лет, уже в 16 она родила ребёнка, много пила, имела суицидальные наклонности, позже работала в приёмнике-распределителе. Очередная попытка покончить собой закончилась для неё инвалидностью. Сейчас она живёт в Иркутске на пособие.

Татьяне было 14, когда её семья стала печально известной. Она благополучно вышла замуж, переехала в Черемхово и родила ребёнка. Однажды она появилась на телевидении, приняв участие в съёмках документального сериала, один из эпизодов которого был посвящён событиям 1988 года.

Война миров: 40 лет назад в Москве произошло убийство на «Ждановской»
40 лет назад в Москве произошло одно из самых резонансных преступлений времён Советского Союза. Вечером 26 декабря 1980 года пьяные милиционеры на станции метро «Ждановская» (сейчас «Выхино») незаконно задержали, жестоко избили и ограбили майора КГБ Вячеслава Афанасьева. Позднее, чтобы замести следы, они убили чекиста. Расследование преступления вылилось в противостояние руководства двух ведомств СССР — КГБ и МВД. Оказалось, что многие московские милиционеры участвовали в разбойных нападениях и грабежах, массово скрывали преступления ради статистики. В рамках проекта «Незабытые истории» о подробностях этого убийства RT рассказал легендарный следователь Генпрокуратуры СССР Владимир Калиниченко, который вёл скандальное дело.

Вечером 26 декабря 1980 года на конечной станции московского метро «Ждановская» (сейчас — «Выхино») в вагоне задремал мужчина с обувной коробкой в руках и портфелем рядом. Майор КГБ Вячеслав Афанасьев был подвыпившим, по дороге домой он заснул и пропустил пересадку, оказавшись таким образом на «Ждановской».

Работники станции разбудили его, вывели из вагона и позвали сотрудников линейного отделения милиции. Афанасьев показал им удостоверение, но милиционеры всё равно увели его, хотя по инструкции не имели права задерживать сотрудника Комитета госбезопасности.

После этого развернулась настоящая драма: будучи пьяными, стражи порядка жестоко избили и ограбили Афанасьева, а осознав, что их ждут крупные неприятности, милиционеры вывезли его за город на машине своего начальника и бросили умирать.

Когда тело майора нашли, было возбуждено уголовное дело по статье «Убийство». В расследование оказались втянуты руководители КГБ и МВД СССР Юрий Андропов и Николай Щёлоков. Для последнего оно имело роковые последствия.

В рамках проекта «Незабытые истории» RT поговорил с бывшим следователем по особо важным делам Генпрокуратуры СССР Владимиром Калиниченко, который расследовал это убийство.

По просьбе Андропова
— Владимир Иванович, именно вы в конце 1980-х первым приоткрыли завесу тайны вокруг убийства на «Ждановской» и рассказали о нём публично.

— Да. Это было в 1989 году, когда я написал о нём в журнале «Юность». Тогда журнал возглавлял известный наш поэт Андрей Дементьев. Когда я ему показал свой очерк, только изменив там фамилии, он сразу сказал, что опубликует его.

— Широкую известность убийство майора Афанасьева получило после фильма 1992 года «Убийство на «Ждановской» с Иваном Бортником в главной роли, который, по сути, играет вас. Вы были консультантом ленты, но картиной остались не очень довольны?

— Сценарист Иван Лощилин исказил всё, что можно было. Причём за моей спиной, и это всё выяснилось, когда фильм уже снимался. Я уже не стал с ними спорить, сказал режиссёру: «Что хотите, то и снимайте — мне всё равно».
—Вернёмся к самому убийству. Как это знаковое дело попало к вам, ведь на тот момент вы — достаточно молодой следователь — работали в Москве всего год?

— В то время я только закончил крупное дело по министерству рыбного хозяйства, это эпизод из большого дела «Океан» и принял к производству очень перспективное уголовное дело о взятках в министерстве промстройматериалов, очень похожее на предыдущее «рыбное». И тут происходит это убийство. Сначала возник серьёзный спор между следственным комитетом при КГБ и вторым главком. Следователи КГБ считали, что он погиб вследствие ДТП, а контрразведчики думали, что произошло убийство... На совещании у Андропова контрразведчики попросили, чтобы дело передали нам в прокуратуру СССР, потому что следователи КГБ в отличии от нас не имеют опыта в расследовании убийств. И назвали конкретную кандидатуру следователя.

— Вас?

— Нет, моего коллегу Юлия Любимова. Но когда из КГБ позвонили моему начальнику, главе Следственного управления Генпрокуратуры Виктору Найдёнову и передали просьбу от Андропова взять это дело и поручить его Любимову, тот ответил, что у него есть следователь посильнее. Мне потом, конечно, было приятно узнать, что он имел в виду меня. Найдёнов позвонил мне и сказал, что ко мне сейчас подъедут из КГБ и чтобы я ничем другим не занимался.

— Получается дело возбуждали не вы?

— Возбуждали следователи КГБ. Они уже собрали несколько томов, и успели установить, что майора вывели из вагона метро дежурные по станции и вызвали сотрудников милиции. Их допросили, они опознали Афанасьева по фотографиям и сказали, что они его увели в комнату милиции.

— Как удалось установить личность Афанасьева, ведь милиционеры пытались сымитировать ограбление, забрав все документы.

— Когда его везли на «Волге» их начальника Барышева за город машина шла с нарушением ПДД и их засекли на посту ГАИ. Они увеличили скорость и стали скрываться, их преследовали два экипажа ГАИ, но когда они доехали до развилки в сторону аэропорта Быково и повернули туда, там был пункт милиции, который фиксировал номера всех проезжавших машин и номера этой «Волги» тоже записали.

Когда Афанасьева подбросили никто ничего не знал, но приехавшие работники милиции при осмотре нашли у него записную книжку. Там было две фамилии, как раз тех его коллег, с которыми он тем вечером отмечал. Одному из них позвонили и сказали, что нашли такого то человека, у него блокнот и ваша фамилия, а тот: «Так это Слава Афанасьев».
— Который оказался ни много ни мало замначальника секретариата КГБ СССР.

— Эту должность мне называли официально. А потом, как я узнал, это от меня скрывали, он был начальником особого шифровального отдела. У него удостоверение носило особо секретный характер, оно не должно было попасть ни в чьи руки. Оно специально крепилось к карману. Когда милиция осмотрела место происшествия они сразу поняли, кем был Афанасьев и чем это чревато, потому что этого работника ГАИ, который записал номера «Волги», тут же услали из Москвы на курсы, а сам журнал, где велась запись, исчез.

— Какой была первая реакция в КГБ на обнаружение Афанасьева?

— Когда его личность установили, милиционеры позвонили дежурному по КГБ, так как не имели права сами производить какие-то действия. И туда немедленно выехала следственно-оперативная группа, которая и возбудила уголовное дело.

Спустя несколько дней у следователей КГБ появилась версия, что Афанасьев погиб вследствие ДТП, она была озвучена на совещании у Андропова. Но они не знали (или знали, но не афишировали) про факт задержания Афанасьева на станции метро и то, что он исчез, побывав в этой комнате. А контрразведчики знали или догадывались, и считали, что это именно убийство.

«Мы понимали, что он может нам помешать»

— Значит, подозрения падали на милиционеров, за которых был всегда готов заступиться всесильный министр Николай Щёлоков, один из ближайших соратников Леонида Брежнева, с которым тот работал вместе не один десяток лет.

— Да, мы понимали, что он может нам помешать. Для задержаний мы выбрали 14 января 1981 года, когда Щёлокова не было в Москве. В тот день день была собрана бригада, я подготовил постановления на обыск в различных подразделениях милиции. В переулке следователей ждали «Волги» КГБ. Когда они туда садились, то вскрывали конверт и ехали по тому адресу, который там был указан для проведения следственных действий.

Для милиции это была полная неожиданность. Всех милиционеров свозили в СИЗО «Лефортово». Мне там выделили кабинет, МВД туда доступа не имело.

Если бы они сразу признали задержание Афанасьева на станции, у меня была бы серьёзная проблема — доказывать убийство было бы крайне сложно. А когда они все стали отрицать сам факт задержания, я понял, что основных фигурантов, тех кто работал в тот день на «Ждановской», я имею право задержать. Хотя бы по подозрению в превышении власти. А остальное уже было профессиональной работой. Есть одна деталь в этом деле, о которой многие журналисты почему-то не говорят.

— Какая же?

— Когда изымались документы в 5-м отделе милиции, где они работали, я увидел, что там массово совершались преступления. Ведь в этот же день все постовые на «Ждановской» к моменту появления Афанасьева уже были пьяны. За исключением одного Селиванова, в отношении которого я потом дело прекратил.

И они пили каждый день. Они брали первых задержанных, называли их «карасями», и грабили их. У них был такой промысел. Афанасьев для них был просто очередным «карасём».

— Афанасьев пытался объяснить им, кто он?

— На перроне, когда они стали его задерживать, он показал своё удостоверение и сказал, что его не надо задерживать, он домой сам доберётся. Они ему скрутили руки за спину и потом стали отбирать удостоверение. С этого всё началось.

— Задержали вы многих, а как удалось выявить круг непосредственно причастных к убийству?

— Те, кто не был непосредственно причастен к его убийству, но были в тот момент в отделе — Телышев, Пиксаев — первыми начали «колоться» о том, как началось избиение и так далее. И так осталось три фигуранта: Рассохин, Попов и Лобанов. Уже намного позже «засветился» их начальник Барышев.

«Его успели догнать»

— Как вы пишете в своей книге, в ходе разбирательства выяснилось, что эти милиционеры годами совершали преступления. Оказалось, что тот же Лобанов убил случайного знакомого у себя дома, расчленил его, а потом, избавлялся от него по частям. Туловище сбросил с моста в Орехово-Зуево, и оно, не попав в прорубь, осталось лежать на льду, уголовное дело по факту обнаружения части тела, как оказалось при проверке, никто не заводил. При этом Лобанов на доходы от своей преступной деятельности за пять лет смог скопить на кооперативную квартиру.

— При изучении документации я увидел, что у них шло массовое укрытие тяжких и особо тяжких преступлений. Сначала они забирали у пьяных из портмоне часть денег, рублей 30—40 от зарплаты, например. Потом постепенно стали забирать всё, потом пошли избиения, убийства.

Убийство Афанасьева было вишенкой на торте. К тому времени они настолько обнаглели, что вообще ничего не боялись.

Когда его избили, Селиванов позвонил дежурному по 5-му отделению и сказал, что ребята задержали «комитетчика» и хорошо его отлупили. Тот спросил, не сошли ли они с ума, и потребовал немедленно его отпустить. Селиванов передал коллегам команду дежурного и Афанасьева отпустили.

И тут Афанасьев, уходя уже, не сдержался, и сказал Попову и Лобанову, мол, я вам этого, мерзавцы, никогда не прощу
. Он вышел, а в это время Лобанов и Попов поняли, что он их заложит и вдвоём решили его «грохнуть». Афанасьев запутался и сначала вышел не туда, на платформу прибытия поездов. Возможно, эта заминка стоила ему жизни. Они успели догнать его уже на платформе убытия.

Он отказывается пройти с ними, они заламывают руки и снова затаскивают в отдел. Они не решались расправиться с ним и послали Попова за водкой. Он пришёл, увидел лежащего Афанасьева и тогда он взял его за волосы и дважды ударил головой об стену. Афанасьев уже был не жилец.

Платформа станции метро «Выхино» (бывшая «Ждановская») © Wikimedia
— Дежурным по станции, «красным шапочкам», как их называли, Афанасьев показал удостоверение, и они тоже вполне могли не звать милицию. Почему они этого не сделали?

— Мне потом сказали, что они с ними были как бы в доле. И если находили в вагоне пьяных, они всегда вызывали наряд. Была ли всегда в этом необходимость? Нет, степень опьянения же разная бывает. Афанасьев сам сказал, что доедет домой. Я тоже иногда подвыпивший в метро ездил, чего греха таить.

Но они были важным свидетелями, поэтому, конечно, я их не привлекал.

Как, кстати, и Селиванова, который единственный пытался Афанасьева как-то выручить. Я его сначала арестовал, потом освободил. Он тоже был для меня очень важным свидетелем. Не было необходимости проявлять принципиальность, когда его показания в качестве свидетеля имели куда большее значение, чем в качестве подозреваемого или обвиняемого.

— Какие версии выдвигали задержанные?

— Поначалу милиционеры пытались подставить Гречко, старшего бригады вытрезвителя, который в тот день трижды приезжал на «Ждановскую». Он этого Афанасьева видел, но у него было какое-то ложное понятие солидарности. И когда Рассохин стал на него показывать, я этого Гречко арестовал. У меня была уверенность, что бригада медвытрезвителя вывезла Афанасьева из Москвы на своей машине.

И когда я между ними проводил очную ставку и Рассохин заявил Гречко, что тот вывез, Гречко упал на колени передо мной и чуть ли не в истерике запричитал: «Товарищ следователь, родненький, я не убивал».

И он начинает рассказывать. Как этого Афанасьева увидел в первый раз, как отказался вывозить его во второй раз, когда тот уже был без сознания. И я вижу, что Рассохин в жутком состоянии, он же товарища оговорил. Я тут же вызываю конвой, убираю Гречко и берусь за Рассохина.

— Он уже был в нужной кондиции?

— Да, начинаю его «колоть». И хотя я знал, что на месте обнаружения тела Афанасьева были следы «Волги», я этому изначально значения не придал, думал это выдумка. А здесь, когда я начинаю его припирать, я про это вспомнил и говорю: «Коля, на какой машине его вывезли? Вытрезвитель здесь ни при чём, зачем ты «Волгу» скрываешь»?

Он весь трясётся, пот ручьём. Подтверждает, что «Волга». Я говорю: «Коля, кто приехал на «Волге»»? Сел напротив него, начинаю давить, а он: «Б...Б...», только первую букву произносит.

А мне же Барышев, их начальник, названивал перед этим, встретиться предлагал. Я ему говорю: «Подожди, не понял, на «Волге» был Барышев что ли»? Он говорит только «да» и оседает. Вижу, что он «готовый».

Он попросил перенести допрос, но тут уже я ему сказал: «Нет, Коля, давай всё подробно рассказывай». И он заговорил.

— Дальше уже было попроще?

— Для меня было самым главным найти удостоверение. Это была личная просьба Андропова, КГБ очень беспокоило, что оно исчезло. И позже, во время допроса Лобанова, я решил, что он меня водит за нос. Вызвал его жену, всё это долго рассказывать, конечно, но если вкратце, то в конце концов она мне призналась, что замывала следы крови на стене и на диване у них дома. И я на этом убийстве случайно встреченного им Анцупова в 1975 году «колю» Лобанова.

— В вашей книге вы рассказываете, как Лобанов проходил аттестацию. Очень показательный пример царивших нравов в том отделе.

— Да, он пришёл на неё «в дрезину» пьяный. Комиссия на это не обращает внимание, только Барышев ему пальцем погрозил. Он после этого разворачивается, идёт к двери, но вместо неё шагает в шкаф. Все сделали вид, что не заметили, и аттестацию он прошёл.

— Суд в итоге приговорил троих убивавших и их начальника Барышева к расстрелу, другие получили приличные сроки...

— Нужно напомнить, что расстрелянный Барышев физически ничего не делал Афанасьеву. Когда они его вывезли и вытащили уже из машины, там был мороз градусов 12, стали раздевать и имитировать разбойное нападение. Рассохин в прошлом медик, Барышев спросил его, жив ли ещё Афанасьев.

Тот ещё дышал, и тогда Барышев, сам не участвуя, дал команду добить его, но по очереди.

Рассохин нанёс несколько ударов монтировкой, бил по голове, по бровям, ещё попал один раз по груди, два раза промахнулся. Потом монтировку взял Попов, сделал три прицельных удара, а Лобанов монтировку брать не стал — добивал ногами по голове. Втроём они совершили это убийство, Барышев стоял рядом командовал. Но я ему в итоге вменил около 30 эпизодов злоупотребления служебным положением. То, что смогли выявить. Материалы были выделены в отдельное производство, я их передал в прокуратуру Москвы, и там уже они занимались ими.

Шпионский след

— В этом деле было дополнительное обстоятельство, придавшее этому и без того неординарному преступлению ещё больший внутренний резонанс. О нём и сейчас мало кто знает. Ведь убийство Афанасьева тесно переплеталось с бесследным исчезновением за полгода до этого сотрудника КГБ Виктора Шеймова и его семьи. Долгое время считалось, что он также мог быть убит. Оказалось, что он бежал в США, но много лет в СССР об этом не знали.

— Уголовное дело в отношении Шеймова об измене Родине расследовалось параллельно с моим. И в КГБ ещё тогда установили, что он сбежал. Шеймова с семьёй доставили в посольство США, там его загримировали под второго пилота самолёта посла США. А его жену Ольгу и дочь Лену запаковали в контейнер, который как дипломатический груз не подлежал досмотру в аэропорту.
— То есть факт его предательства в КГБ установили сразу?

— Да. Мне это и сам следователь КГБ говорил, и было ещё подтверждение. Ко мне обратились контрразведчики для проверки версии об измене Родине, и я проводил кое-какие экспертные исследования. И если бы они дали положительный результат, то вывод был один: он завербован и работает на американцев. Это секретные вещи, и я не буду раскрывать детали, но они дали положительный результат. Тогда они окончательно убедились, что он изменник, и дело было переквалифицировано на эту статью УК.

— Странно, если были подозрения, что Шеймов предатель, то почему ему позволили сбежать и не арестовали раньше?

— Шла определённая игра, как это было с другим нашим известным перебежчиком Олегом Гордиевским. Насколько я понял потом (мне никто этого не говорил), Шеймов был заместителем Афанасьева. Поэтому у КГБ был особый интерес разобраться во всех деталях убийства.

— Правда ли, что трое основных фигурантов убийства Афанасьева признались и в убийстве Шеймова? Трудно представить, что они это сделали добровольно...

— Когда убили Афанасьева, судьба Шеймова и его семьи была неизвестна, он просто пропал, поэтому тогда и возникла версия, что вся семья была убита. Мне говорят об этой версии, и мы начинаем её отрабатывать. Бить их — никто не бил.

Это было бессмысленно. Если трупов нет, они их не показывают, то и дела никакого нет. Мало ли, что сказали: сегодня признались, завтра отказались. А моё профессиональное кредо заключалось в том, чтобы добиваться тех доказательств, которые бы не вызывали никаких сомнений. Мне, да и контрразведке КГБ, совершенно не нужно было их признание.

Пока не будет трупов, пока не будет объективных доказательств, ни о какой отработке этой версии не может быть и речи. Но когда эта версия зашла в тупик, Найдёнов разнервничался и этот эпизод забрал у меня, поручив его Любимову. И они ему тоже признавались в этом убийстве.

То, что это пустышка и убийство Шеймова не их рук дело, мы поняли, но не сразу, а в тот момент, когда появились подозрения, что он изменник Родины.

Провокации и слежка

— Что ещё известно о преступлениях этой группы милиционеров?

— Убийство Афанасьева — это ничтожная часть того, что они натворили. Я знал, что у них были изнасилования, другие убийства. Один раз из-за бутылки шампанского убили парня, который возвращался со свадьбы. Если всё это рассказывать... Но они всё это совершали, будучи сильно пьяными, поэтому что-то смогли раскопать, но очень многого найти не смогли. Полный список их злодеяний так и не установлен.

— Довольно быстро это дело дошло до самых верхов и превратилось, по сути, в личное противостояние Юрия Андропова и Николая Щёлокова. А Брежнев был в курсе этого убийства?

— У Андропова и Брежнева были очень доверительные отношения. Леонид Ильич называл главу КГБ Юрой. Но когда дело начиналось, и милиционеров только задержали, они сидели «Лефортово». Мне нужно было подписать документы у замначальника этого СИЗО, был такой Лагутин. Было часов восемь вечера, и контрразведчики предупредили, что против меня будут разные провокации.

Николай Щёлоков © Wikimedia
Когда я зашёл, там сидело несколько человек, один из них был из Внутренних войск. И он предлагает мне выпить, наливает стакан водки. Я вообще-то выпивал в те годы. В тот момент растерялся, сказал, что пить не могу, они предложили сухого вина, и я уже чисто символически пригубил. Когда ушёл, думал ещё, может они от чистого сердца предложили?

Но сразу пошёл к представителю КГБ полковнику Олегу Запорожченко, с которым плотно работал по этому делу. Мы сразу договорились, что у нас не будет тайн. Всё ему рассказал об этом. После этого он дал свою машину и поручил двум своим подчинённым сопроводить меня до квартиры. А меня возле подъезда ждут двое пьяных. Я выхожу и сразу понимаю, что происходит. Сотрудники КГБ не растерялись, тоже вышли и спросили: «У вас что, к товарищу какие-то претензии?» Претензий у них не было. То есть они должны были меня спровоцировать, меня бы задержали пьяным за драку и просто вывели бы из дела.

— Что последовало после этой провокации?

— Я доложил своему руководству, Найдёнову, пишу рапорт, а по линии КГБ информацию об этом довели до Андропова. Потом узнаю, что Лагутина вызывают в приёмную Андропова, срывают погоны и увольняют.

Ну и потом у нас началась настоящая война с МВД, об этом долго рассказывать, много чего было.

— За вами следили?

— Когда я сказал, что меня держат в плотнейшем наружном наблюдении, «комитетчики» сначала не поверили. Но я смог им это наглядно показать. И тогда мне в машину КГБ сажает радиоразведку с аппаратурой и разрабатывает мне план перемещения по Москве, документируя всё, что покажет радиоперехват. И всю эту слежку зафиксировали.

Кадр из документального фильма "Юрий Андропов. Страницы жизни" РИА Новости
Тогда Андропов вызывает своего заместителя Цинёва, который был давним приятелем Щёлокова, ещё с довоенных времён, по Днепропетровску. Он послал его передать эти материалы Щёлокову и попросить прекратить эти безобразия. Цинёв взял с собой генерала Вадима Николаевича Удилова, замначальника главка контрразведки. Тот мне потом пересказал, как всё прошло.

Они приехали к Щёлокову, Цинёв зашёл, они о чём-то поговорили вдвоем, и когда они вышли, Цинёв представил министру Удилова.

Щёлоков говорит Удилову по поводу слежки, мол это всё фокусы ГУВД Москвы. Удилов передал мне такую фразу министра: «Как бы моиархаровцы не убили следователя. Пусть будет поосторожней».

Он всё валил на ГУВД, хотя мы зафиксировали слежку именно со стороны машин МВД, это были его машины. Удилов, рассказав мне это всё, спросил, не испугался ли я. Честно сказал ему: «Вадим Николаевич, всё так далеко зашло, что я могу только надеяться, что вы не дадите меня прикончить».

Вот это был наиболее серьёзный момент, пожалуй.

«Допускал, что решение о моей ликвидации кем-то могло быть принято»

— Даже сейчас, когда уже мало удивляешься происходящему в правоохранительных органах, представить, что руководство МВД готово ликвидировать следователя Генпрокуратуры, чтобы помешать расследованию, очень сложно. То есть эти слова Щёлокова вы восприняли как прямую угрозу своей жизни?

— Я вполне допускал, что решение о моей ликвидации уже кем-то могло быть принято. Но, отводя подозрения от себя, упреждая ситуацию, он как бы перевёл стрелки на ГУВД. То есть он не отрицал, что это есть, но как бы говорил, что в случае чего грешите на них, а не на мой аппарат.

— Вам же вроде выдали оружие, хотя следователям тогда оно было не положено.

— Мне хотели дать боевой пистолет, но я отказался, сказал, что я же не оперативник и могу с перепугу кого-то пристрелить. Всё может случиться, а им это и нужно — спровоцировать меня, чтобы я с перепугу наделал делов. Они согласились с этим и выдали мне какой-то специальный газовый пистолет. Уже когда они были арестованы, когда появились доказательства, я понял, что меня убивать бесполезно. Если меня ликвидируют, будет другой следователь, который успешно закончит дело.

— В вашей книге потрясает один момент, который тоже не укладывается в голове. Там вы пишете про то, как оказались в судебно-медицинском морге.

— Это было в начале расследования, когда мы искали следы Шеймова. Я стал проверять все материалы о трупах с признаками умышленного убийства, которые вскрывали в 1979 году и первой половине 1980 года.

И когда мы поднимаем эти материалы, то находим около ста актов вскрытия, где смерть человека была, скажем так, насильственной и порядка 150 актов по случаям ДТП. Все они не были истребованы из морга. То есть по ним вообще не было никакого движения, следствия, уголовных дел. Я установил, что по сути в Москве происходит массовое укрытие особо тяжких преступлений. Это уже даже не Афанасьев, а куда шире и серьёзнее проблема. Начальство тогда здорово испугалось.

— Получается, массовые сокрытия преступлений были одной из причин такой удивительно высокой раскрываемости, которой так гордились в Советском Союзе? Зачастую всё бесперспективное просто спускалось на тормозах, в том числе, чтобы не омрачать статистику?

— То, с чем я столкнулся на «Ждановской» — укрывательство преступлений милиционеров — было лишь подтверждением того, что я уже неоднократно встречал на Украине, где начинал карьеру. Пример. На той же «Ждановской» в 1978 году убивают человека, находят его труп. А у него в руке милицейская пуговица. Сразу начали с этого же отделения на «Ждановской», быстро вычислили тех, кто был пьян, два человека, прибыли к ним в общежитие, они всё ещё пьяные. Берут мундир, там никакой экспертизы не надо — ясно, что пуговица от него оторвана. И их начинают возить, начиная от мелкого начальника и до руководства ГУВД. Везде говорят: «Мерзавцы, мерзавцы, что же вы наделали». Объявляют, что уволены. Один был из Рязани, другой из Владимира.

Они уезжают домой, а вместо вместо того, чтобы возбудить уголовное дело, прокуратура этого района выносит отказ. Когда я этот эпизод раскопал, отказной материал был уже уничтожен. Самое поразительное для меня было, что укрывать преступления милиции помогали суды и прокуратура.
— То, что вы вскрыли, имело какие-то долгоиграющие последствия? Неужели наверху не поняли, что надо с этим что-то делать?

— Когда дело было закончено, меня пригласил к себе Генпрокурор СССР Александр Рекунков. Также он пригласил прокурора судебного отдела, который поддерживал обвинение в суде, Юрия Белевича и начальника этого подразделения Роберта Тихомирова. И Рекунков попросил нас подготовить докладную записку в ЦК КПСС. Это был июль 1982 года. Она писалась дипломатично, Рекунков лично её редактировал и некоторые резкие моменты он сгладил. Черновик у меня остался, кстати.

И там была последняя фраза, он её всё-таки оставил, что работники московской милиции в день совершали больше преступлений, чем раскрывали. Укрытие преступлений было повсеместным и массовым — как в этом отделении, так и в целом по Москве.

Помню оттуда яркий пример: человека избили и ограбили милиционеры на станции метро «Пушкинская». Он поднимается на улицу и идёт сразу на Петровку, 38, те выезжают, берут с поличным милиционеров, вещи его у них — это же в чистом виде разбой. А им в итоге устроили суд офицерской чести и вынесли порицание. И таких примеров было немало.

Записка должна была лечь на стол членов Политбюро, руководству страны, но в итоге этого не произошло.

Пятеро убитых и 330 тысяч рублей. Как в СССР банда силовиков совершила в Москве "ограбление века"
Печально известную банду сколотили те, кто должен был охранять закон: два бывших милиционера, экс-сотрудники КГБ и Минобороны. Главная идея была одна: урвать большой куш. Ради него они были готовы убивать, грабить и даже сжигать людей.
1990-е годы в России называют лихими, воровскими и бандитскими. Но начиналось это время ещё раньше — с перестройки, с распространения в СССР западного кинематографа и увлечения восточными единоборствами. Почти 15 лет понадобилось на то, чтобы из советских спортсменов сделать бандитов и рэкетиров и вбить им в головы одну простую мысль: человек человеку волк.

Точно такие же мысли витали и в головах у силовиков. Накануне распада СССР в милиции ради показателей участились случаи выбивания показаний из подозреваемых и, как следствие, осуждения невиновных. Ради премий и достатка люди в погонах шли на превышение служебных полномочий. Они тоже хотели жить хорошо, и всё чаще в СССР появлялись преступные группировки, состоявшие из бывших сотрудников силовых органов.

Хладнокровен, с жаждой власти

Организатором банды "бывших" стал уволенный за превышение служебных полномочий из 114-го отделения московской милиции тридцатилетний Игорь Книгин. Он избил бармена и отобрал у него сумку, а содержимое присвоил.

Книгин увлекался восточными единоборствами, обожал оружие и мечтал о власти. Его кумиром был голливудский актёр и мастер единоборств Брюс Ли. Правда, такой нюанс фильмов Брюса Ли, как борьба за справедливость, ускользнул от Книгина. Зато очень нравилась идея противостояния одиночки и толпы. Под одиночкой он, естественно, подразумевал себя, а под толпой врагов — систему, которая его отторгла.

Главной идеей Книгина было во что бы то ни стало урвать кусок, сорвать куш, а там хоть трава не расти. Он быстро оброс единомышленниками. Первым из них был его коллега, уволенный из того же отделения милиции за выбивание показаний, — Валерий Финеев. Он был осуждён за превышение служебных полномочий и приговорён к трём годам условно. Кроме экс-милиционеров в банду вошли бывший сотрудник госбезопасности Константин Голубков, офицер 9-го управления КГБ СССР, занимавшегося охраной первых лиц государства, и исключённый из партии бывший замполит воинской части, старший лейтенант Евгений Субачёв. Все они познакомились в одном из подмосковных охотничьих хозяйств, куда Книгин и Финеев устроились работать после того, как их уволили из МВД.
Большой куш

К этому времени руки у Книгина уже были в крови. Ещё во время работы в милиции в 1983 году он среди бела дня убил в Москве подпольного маклера — дельца, промышлявшего разменом квартир. Маклер Джон Сархошян попал "в разработку" Книгина во время расследования.

Книгину самодовольный делец не понравился, и он решил расправиться с ним — сначала соблазнил жену, а потом убил самого Сархошяна, а тело вывез за город и утопил в болоте. В 1984 году Книгин хладнокровно застрелил в электричке, отошедшей от Белорусского вокзала, милиционера Смирнова — это было сделано ради табельного пистолета.

В 1986 году Книгин окончательно определился, чем будет заниматься сколоченная банда, — грабежами и террором. Первой мишенью бандитов должен был стать столичный универмаг "Молодёжный" — на его прилавки часто выбрасывали дефицитные товары, а выручку вывозили раз в неделю.

Книгин планировал напасть на инкассаторов во дворе универмага, убить их и забрать деньги. Отвлечь от перестрелки и посеять среди посетителей панику должен был теракт у входных дверей: бандиты собирались закидать их бутылками с зажигательной смесью.

Роли распределили следующим образом: грабить инкассаторов должны были Книгин и Финеев, Субачёв взялся поджечь вход магазина, а Голубков должен был дождаться подельников в машине и увезти их с места преступления. Но всё пошло не так, как планировал Книгин.

Налёт

Налёт на универмаг был осуществлён 14 ноября 1986 года и стал антирекордом СССР: добычей бандитов стала недельная выручка универмага — 330 тысяч советских рублей, что равнялось стоимости 57 "Жигулей". Правда, в руках бандитов эта сумма оставалась недолго.

Сначала всё шло почти гладко. Когда один из инкассаторов вышел из универмага с увесистой сумкой денег, возле инкассаторской машины вдруг возникли двое. Они открыли огонь с обеих рук и буквально в упор изрешетили инкассатора и водителя. Старшего смены — раненого инкассатора Карпинского — добили в упор.

На беду именно в этот момент к машине подбежала охранница универмага Вера Алфимова. Она была безоружна, замешкалась, увидев на одном из налётчиков форму милиционера, и стала лёгкой мишенью для бандитов — в неё всадили четыре пули. После этого бывшие силовики подхватили сумку и стали убегать проходными дворами. Но на этом их удачливость закончилась.

Во-первых, Субачёв, который должен был закидать двери универмага бутылками с горючкой, в последний момент опомнился. Планировать нападение, распивая горячительное на базе охотхозяйства, оказалось проще, чем бросать зажигательные снаряды в толпу женщин с детьми, девушек и подростков. Видимо, в бандите осталось что-то человеческое, он не смог этого сделать, поэтому решил просто присоединиться к подельникам.

Во-вторых, они не учли многолюдность московских дворов. Убегающих с мешком денег бандитов заметил мужчина, выгуливающий собаку. Книгин хотел убить его, но, к счастью, закончились патроны. Собачник не растерялся, а тут же остановил милицейский уазик и передал сотруднику МВД приметы преступников и номер "восьмёрки", на которой они уехали.

Милиционер бросился вдогонку и настиг машину Голубкова на одном из перекрёстков улицы Верейской. Однако он недооценил опасность, остановил УАЗ возле бандитов и... попросил их предъявить документы. В ответ раздались выстрелы. Упав на асфальт, раненый милиционер успел несколько раз выстрелить по машине. Его выстрелы достигли цели — он ранил Голубкова.

Уходя от преследования, возле метро "Университет" бандиты вылетели на обочину и выбили колесо. Машину бросили тут же. Бросили и Голубкова — Книгин в упор добил раненого подельника. Тут же, в машине, преступники бросили и свой огромный куш — бежать с тяжёлой сумкой было несподручно, в ней находилось не менее 10 кило мелочи.

При обыске машины было найдено несколько стволов и выпавшее из кармана Субачёва служебное удостоверение. О том, что среди бандитов был военный, следователям рассказала школьница. Она видела, как Субачёв в шинели и с сумкой для противогаза отбежал от дверей магазина и присоединился к подельникам. Позже выяснится: в сумке у Субачёва были бутылки с зажигательной смесью.

Конец банды

Ограбление "Молодёжного" наделало много шума, у магазина собралась огромная толпа, приехали чиновники. В фильме "Бешеный куш" (режиссёр Игорь Холодков) свидетели рассказывают, что на место пожаловал даже Борис Ельцин, бывший тогда первым секретарём Московского горкома КПСС.
На ноги была поднята вся столичная милиция. Расследование преступления было поручено следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Иссе Костоеву.

Улик было столько, что стало ясно: поимка оставшихся на свободе бандитов — дело времени. Первым "пробили" и взяли Субачёва. Сначала он отпирался и уверял, что в момент ограбления был дома, но, когда ему сказали, что его подельники могут в любой момент заявиться к нему в квартиру и взяться за семью, сник и начал давать показания.

Книгина обнаружили почти случайно. На улице шёл дождь, и он забрался в котельную автобазы № 6 — обсушиться. Когда туда с проверкой нагрянули милиционеры, он выпивал с истопником. Сначала милиционеры приняли его за работника автобазы, но потом увидели мокрую одежду.

Ошибка милиционеров позволила Книгину взять истопника в заложники. Какое-то время он ещё надеялся уйти, но, когда ему сообщили, что все подельники уже арестованы, застрелился. По свидетельству истопника, последними его словами были: "А ведь только начал!.."

Потом арестовали и Финеева — он умудрился на такси проскользнуть мимо всех патрулей, но всё равно был задержан через 15 часов. Результатом деятельности банды стали пятеро убитых. Четыре человека были убиты во время нападения, один — при подготовке налёта. Один сотрудник милиции был ранен. Материальный успех дела оказался весьма сомнителен: бандитам удалось подержать в руках 330 тысяч рублей и 10 кило мелочи. В 1987 году военный трибунал Московского округа приговорил несостоявшегося террориста Субачёва к 10 годам лишения свободы. Финеева приговорили к расстрелу.